нами следом. Женщина монотонно просила милостыню. Миновав причал, я остановился, дожидаясь, когда они подойдут ближе.

– Прошу вас, господин, – сказала она. – Подайте пенни или два. Нам нужно переправиться. Моя сестра живет там. Она нам поможет.

– Ты знаешь таверну «Шляпа кардинала»? – спросил я.

Она указала пальцем, у которого отсутствовал ноготь, на группу зданий на расстоянии ста ярдов. Я бросил в ее ладонь два пенни. Они исчезли в складках ее платья, а протянутая ладонь вернулась.

– А молодую женщину по имени Табита, которая живет с матерью по соседству?

– Не живет уже, господин. Померла старуха. Старая стерва.

– А Табита? Она-то здесь?

– Вернулась неделю или две назад. Вон ее домик.

Нищенка показала на дом на самом краю деревушки. Дом стоял на пустыре, отделенный от других домов, включая таверну, мелким ручьем. Он был деревянным, не больше сарая, с крышей из разрушившейся черепицы. Единственное окно закрыто ставнями. Из кирпичной трубы не шел дым.

Я дал женщине еще два пенни, и они исчезли так же мгновенно, как и их предшественники.

Мы пошли дальше, попрошайки увязались за нами. Пройдя несколько ярдов, я оглянулся, и они остановились. Они стояли под дождем и смотрели на нас в надежде, вопреки логике и опыту, что мы вернемся и дадим еще денег.

Кэт спросила:

– Как вы, сэр?

– Справляюсь, – ответил я. – На суше легче.

Действительно, в сырой неудобной лодке справляться было труднее. Ходьба немного притупила ноющую боль. Дождь даже освежил лицо. Мне было полезно напомнить себе, что я не совсем беспомощен, что мои конечности слушаются меня.

Когда мы приблизились к домику, из-за бочки с дождевой водой появился пес. Он заковылял вокруг нас, лая и скаля желтые зубы. Его шерсть была запачкана кровью, а на боку виднелась рана, из которой сочился гной. Я отогнал его тростью, и он скрылся за углом дома.

Мы перебрались через заполненные водой колеи от повозки и подошли к двери. Я постучал три раза. Никто не ответил. Я постучал еще раз, потом дернул дверь. Щеколда поднялась. Дверь отворилась, царапнув по земляному полу.

Дневной свет проник в единственную комнату домика, и мы увидели сваленную в кучу одежду, закопченный котел для приготовления пищи, соломенный тюфяк с одеялами, сундук служанки, сломанную бочку и кучу пепла в очаге.

Что-то шевельнулось в углу за дверью, куда свет практически не проникал.

Кэт прошла вперед и переступила порог.

– Господи, помилуй, – прошептала она.

Я распахнул дверь максимально широко и проследовал за ней. Вдоль всего потолка шла поперечная балка, которая не давала дому рухнуть под собственным весом. С нее свисал большой узел. Он чуть раскачивался на сквозняке из двери. Сначала я подумал, что его подвесили, чтобы уберечь вещи от крыс.

Потом я увидел, что это была молодая женщина с непокрытой головой. Голова свесилась на грудь, когда петля затянулась вокруг шеи под тяжестью тела. Ноги босые. На полу под ногами – перевернутая скамья и винная бутылка, лежащая на боку.

Лицо залито кровью. Язык вывалился изо рта. Он был черным, будто закопченным на огне.

– Табита, – сказала Кэт. Она отвернулась, и ее вырвало. Она вышла наружу.

Я боролся с желанием сделать то же самое. Я заставил себя осмотреть тело более детально. Руки висели вдоль туловища. Я взял одну руку и попытался ее поднять, но не смог. Конечности уже окоченели. От моих движений тело слегка повернулось, и мы с мертвой оказались лицом к лицу. Я содрогнулся и оставил ее смерти.

Я попробовал открыть сундук. Он оказался не заперт. Внутри куча одежды и туфель. Я наклонился, поморщился и стал рыться в этой куче. Наклоняться так низко было слишком больно, и обследовать вещи внимательно я не мог. На вид вещи были изношенными, но многие хорошего качества, – возможно, они достались Табите от ее хозяйки. За них можно было выручить хорошую цену у старьевщика.

Вернулась Кэт и присоединилась ко мне. Она встала на колени у сундука и стала осматривать его содержимое более тщательно. Вытащила заштопанный шерстяной чулок, в нем было что-то тяжелое. Она просунула руку внутрь и обнаружила золотую монету и пригоршню серебра.

Я обернулся и взглянул на тело и на стул на полу.

– Что бы здесь ни произошло, это не ограбление.

– Самоубийство? – спросила Кэт.

– Или его имитация. Нам лучше уйти, пока нас не обнаружили.

Кэт посмотрела на меня. Она держала в руке пару женских туфель.

– И оставить ее вот так висеть?

– Ей все равно теперь. Возможно, звучит бездушно, но это правда.

– Разве нам не следует найти судью? Можно спросить в таверне.

– Если мы так поступим, начнутся вопросы: кто мы, зачем сюда пришли?

– Но нас будут искать после того, как найдут Табиту.

– Только нищенка знает, что мы про нее спрашивали, а она ждала лодку. Если повезет, ее не найдут, даже если постараются. Стоит пойти на такой риск.

– Но неправильно оставлять ее вот так, – сказала Кэт.

– Правильно, неправильно – один черт, – зло сказал я. – Какой у нас выбор?

Она только покачала головой. Она рассматривала туфли. Они были из желтой кожи с синей вышивкой. Высокие красные каблуки. Вероятно, достались Табите от ее хозяйки, поскольку кожа была поцарапана и в пятнах. Пока мы разговаривали, Кэт достала из туфель шарики бумаги, которые туда засунули, чтобы туфли не потеряли форму. Она тщательно их расправила.

Листков было с полдюжины. Я глянул на них через плечо Кэт. Грубая печать, на некоторых гравюры вверху страницы. «Баллады или листовки, – подумал я, – ничего интересного». Но что-то привлекло ее внимание.

– Что там у вас? – спросил я, надеясь отвлечь ее от неудобных вопросов, что правильно, а что неправильно.

Она держала в руке один лист.

– Посмотрите. Этот сложен, а не смят. Будто она его прятала. Умная девушка. Даже деньги найти было легче.

Первое, что я заметил глазами печатника, которые приобрел благодаря отцу, это качество бумаги, далекое от грубой дешевой, на которой печатают баллады и все такое прочее. На листке были несколько строчек, написанных от руки. А в нижнем правом углу витиеватая заглавная буква «Л».

– Лимбери? – промолвила Кэт.

Нельзя было терять время. Мы вышли из дома. Собака встретила нас, как старых врагов, и в этот раз я ударил ее так сильно, что оглушил. Пес упал на бок и лежал так с минуту, тяжело дыша и не сводя с меня глаз.

И тут я рассмотрел рану у него на боку. Это было небольшое аккуратное отверстие, плоское и симметричное, хотя плоть вокруг воспалилась и опухла.